НАЧАЛЬНИК ГАРНИЗОНА
Ольховский Владимир Сергеевич родился 25 декабря 1925 года в селе Гродиково Джамбулского района Джамбулской области. В 30-х годах родители Ольховского переехали в Киргизскую ССР.
На военную службу был призван Кировским военкоматом Киргизской ССР 17 сентября 1942 года. На фронте с октября 1942 года. Воевал в составе 2 и 1 Белорусских фронтов.
Принимал участие в боях под Брестом, Ковелем, Варшавой, Яблонной, Модлином. Громил группировку врага в районе Шнейдемюля. 25 апреля в авангарде 47 армии встретился с передовыми частями 1 Украинского фронта — это означало окружение Берлина. Был в боях тяжело ранен, контужен.
За ратные подвиги командованием 47 армии награжден орденами Славы III и II степеней и Указом Президиума Верховного Совета СССР от 31 мая 1945 года — орденом Славы I степени.
В июле 1945 года Ольховский демобилизовался, вернулся в село Кировское, где работал на различных должностях.
4 декабря 1969 года Владимир Сергеевич Ольховский умер.
В эту весну ему шел двадцатый год. А весна в Померании началась рано и бурно. Разлились реки, размокла земля — ни пройти, ни проехать. Стрелковый взвод наступал на деревню. И вдруг с высотки, что оставалась справа, ударили пулеметы. Командир взвода упал. Бойцы залегли в хлюпающую грязь, начали отползать к кустам, затопленным водой.
«Там будет хуже»,— подумал Ольховский, оглядываясь на уползающих товарищей. По цепи прошло: «Комвзвода убили». И тогда он вскочил, вскинул вверх автомат:
— За мной! — закричал звенящим голосом и побежал на высоту, не боясь, что окажется один, верил в товарищей, и они бросились за ним. Он слышал за спиной шлепанье их сапог по грязи, учащенное дыхание.
— Ура-а!!!—закричал он.
Его поддержали, крик заглушил треск пулеметов, утроил ту силу, которая несла бойцов вперед.
Высота была пологой, сухой. Ольховский заметил плешину дота среди общего рыжего покрова высоты. Из дота полоснула очередь. Бойцы залегли. «Неужели все?»— подумал Ольховский. Он приподнялся, посмотрел в сторону дота. До него оставалось метров двадцать. Приготовив гранату, он пополз к нему. Взрыв всплеснулся у дота, из амбразуры вывалился пулемет. Ольховский вскочил, бросился к траншее. Спрыгнул в нее, столкнулся лицом к лицу с фашистом, выбежавшим из дота. Автоматная очередь и — дальше; в раскрытую дверь дота полетела вторая граната.
В доте было дымно, в разных позах лежали трупы. Ольховский, выбежав из дота, увидел бойцов, бежавших к траншее и исчезавших в ней. Там слышалась перестрелка, крики. Со стороны второй траншеи, под прикрытием станкового пулемета, бежали в атаку гитлеровцы. Владимир дал длинную очередь по ним и бросился к второму пулемету, который расположился в кустарнике на самой вершине. Пулеметчики стреляли по траншее, не видели Ольховского. Он полосонул по ним из автомата и развернул пулемет на фашистов.
— Вперед! — кричал он во весь голос.— Я здесь!— и продолжал строчить вдоль траншеи, уходившей вниз. Туда убегали враги, и он бил их с фланга. Они бросали оружие, падали, убегали за поворот. А снизу бежали бойцы взвода. Слышалась дробная трескотня автоматов и нарастающий крик: «а-а-а...»
«Куда они?»— не понимал Ольховский, видя, что взвод уклоняется вправо по косогору, не поднимается к нему. Он выскочил на бруствер, замахал над головой автоматом, несколько раз выстрелил.
— Сюда! Сюда-а! Занимай высоту!..
К высоте на помощь отступающим спешила большая группа вражеских автоматчиков. С минуты на минуту будет контратака: Надо успеть закрепиться.
— Занимай оборону! Собирай оружие!— приказал Владимир. Бойцы поняли его. Они тоже увидели автоматчиков и поспешно стали занимать оборону. Контратака была отбита. Немцы собирались на окраине деревни группами, что-то обсуждали. Бойцы смотрели на них, тоже переговаривались и приводили себя в порядок. Все были грязные с ног до головы. Автоматы облеплены глиной, в сапогах хлюпала вода.
— Кажись, можно просушиться?— спросил Ольховского сухощавый, длиннолицый парень из Джалал-Абада.— А, командир?
— У немцев спроси,— ответил Ольховский.
Они стояли около пулемета, счищали с шинелей грязь и поглядывали на деревню.
— Значит, теперь ты у нас командир,— рассудительно продолжал земляк.— Ты командовал брать эту плешину, тебе и дальше командовать.
Ольховский молчал. Ему думалось, что самовольно увел взвод на эту высоту и, таким образом, помешал выполнить поставленную задачу: захватить и удержать населенный пункт до подхода основных сил.
— Давай Володя, не смущайся: без командира нельзя,— уговаривал Хворостов и, обернувшись к подошедшему санинструктору, спросил:
— Верно?
— Что?
— Да вот, комвзвода сомневается: пойдут фрицы еще или нет. А я говорю: им опомниться надо.
— Верно, я тоже так думаю,— согласился санинструктор.— У нас раненые внизу остались. Разрешите оказать помощь.
Санинструктор был самым пожилым в взводе, службу начал еще до войны и, помня устав, обращался даже к Ольховскому на «вы» с отданием чести. Это смутило Владимира еще больше.
«Не могу»,— подумал он, но, чтобы не держать санинструктора, поспешно разрешил ему заняться ранеными и постарался казаться спокойным.
А взвод готовился к обороне. Бойцы подбирали брошенное немцами оружие, боеприпасы, устраивались поудобней в траншеях.
Время приближалось к полудню. А в деревне происходило что-то непонятное. Сначала немцы суетились, потом убрались с окраины в улицы, а вскоре и вовсе исчезли — попрятались в дома.
Слева от деревни шел бой. Он то затихал, то слышался отчетливо, но с одного и того же места, из густых кустарников, поросших между двух насыпей дамб. Там были остальные взводы наступавшей роты. За ними возвышались холмы, и там тоже наступали роты и батальоны 216 стрелкового полка. А справа от высоты, за разливом речки, действовала пехота соседей. Шум боя оттуда едва доносился, и было непонятно: или бой затихал, или удалялся.
Никто не знал, что у соседей, что собираются делать фашисты и что надо делать самим. Затишье утомило, появилась потребность в действии.
Больше других беспокоился Ольховский. Он сознавал всю ответственность и за взвод, и за выполнение приказа, и за последствия, которые не мог предугадать.
— Знать бы, сколько их там,— сказал он, глядя на деревню. Она распласталась у подножья высоты чистенькая, аккуратная, настоящая немецкая, с мощеными улицами, с кудрявыми деревьями вокруг усадьб.
— Черт их знает...— ответил Хворостов. Он тоже смотрел на деревню. Его улыбчатое лицо стало серьезным, над переносицей залегли морщины.
— Сунешься — а они с чердаков...— сказал он, догадываясь о мыслях Ольховского.— Вот как...
Он прищелкнул языком и деловито переворачивал сохнущие на бруствере портянки.
Время тянулось невыносимо. Ольховский обдумывал разные планы, но ни на одном не решался остановиться Все казались слишком рискованными. Безопаснее всего было оставаться на высоте. «Но зачем-то приказывали брать деревню...»,— думал он.
Владимир потер подбородок и удивился. Подбородок был колючим, как будто его не брили неделю. Ольховский познался с бритвой недавно и одного бритья обычно хватало на три дня, никто не замечал, что он давно не брит, а тут не прошло и дня, а он уже сам чувствует, что «зарос».
— Штурмовать будем?— спросил Хворостов.
— А что?— Ольховский был рад посоветоваться.
— Вообще-то, приказ... Но…
— Выполнять надо...
— Понятно...
— Передай по цепи: приготовиться.
— Гранат ихних по горло,— неожиданно отозвался Хворостов.— Гранатами забросаем.
Он передал приказ и стал готовиться к атаке. Но произошло все по-другому.
Фашисты атаковали первыми. Они вышли из деревни тремя цепями численностью до роты и шли в психическую атаку, как на учениях, стреляли по команде, смыкались там, где падали убитые. Казалось, ничто не удержит их, никакой огонь не остановит. Ольховский строчил из пулемета. Хворостов проворно подавал ленты, а когда был свободен, сам стрелял из ручного пулемета. И вдруг спокойно сказал:
— Слушай, Володя, а гранаты...
По траншее передали приказ: отставить стрельбу, приготовить гранаты и по сигналу — контратака.
Наступила внезапная тишина. Было слышно, как в кожухе пулеметного ствола шипела вода. Эта тишина сильно подействовала на немцев. Они непроизвольно остановились. Кто-то лег первым — за ним, как подкошенные, полегли цепи. Но тут же послышались команды их офицеров. Они гнали солдат вперед, ругались и стреляли вверх, чтобы создать ободряющий шум, и солдаты вразброд поднимались.
— Гранаты к бою!— вскрикнул Ольховский.
Грохот взрывов потряс подножье высоты, и она окуталась черными клубами дыма, брызгами огня. Немецкие цепи утонули в них, заметались в стороны, потом бросились назад.
— За мной! Ура-а!!! — Ольховский выскочил на бруствер и устремился вниз. У него было одно желание — догнать убегающих, не дать им опомниться в деревне.
Это же ощутили и все — весь взвод.
Деревня была взята с ходу, но грохот гранат и стрельба еще катились по ней, как эхо, пока не осталось ни одного фашиста с оружием в руках.
Бледные, перепуганные и воняющие шнапсом пленные, застыв с поднятыми руками, долго не могли поверить, что их разгромил всего один взвод. Утром, потеряв высоту, они думали, что на нее с невидимой стороны подтянулось подкрепление. Теперь не сразу приходили в себя.
А бойцы закреплялись в деревне. Устанавливали захваченные пулеметы, запасались патронами, гранатами, провизией. Все видели, как небольшой группе врага удалось уйти по дороге за дамбу. Там была какая-то часть фашистских войск. Она попытается вернуть деревню, когда узнает, кто ее занял: надо быть готовыми к окончательному выполнению приказа: «Занять и удержать населенный пункт до подхода основных сил».
Уже вечерело, когда Ольховский проверял позиции обороны.
Ночь начиналась тревожная. На западе и на востоке, куда раскинулись крылья фронта, повернувшего в Померанию, полыхали зарницы далеких и близких боев. Впереди, на севере, в темных лесах, в болотах затаился враг, готовый в любой час кинуться на этот «гарнизон». И только сзади были свои. Но когда они подойдут? Успеют или будет поздно? Боеспособных в взводе осталось шестнадцать человек. Легкораненые не считали себя выбывшими из строя. Среди тяжелораненых двое умирали, и не было возможности отправить их в медсанбат. Никто не знал, где он. Кругом распутье, бездорожье...
Ночью приехала батарея полевой артиллерии на конной тяге. Ее командир, старший лейтенант, выслушав доклад Ольховского, серьезно кивнул:
— Ну, что же, я придан тебе — командуй.
— К утру могут пойти...
— Туман им поможет...
Разговор был немногословным. А утром окрестность деревни огласилась грохотом нового боя и неизвестно, как бы он кончился, если бы не подоспели основные силы.
Взвод Ольховского, охваченный общим наступлением, двинулся вперед и не выходил из боев целый месяц.
В последнем наградном листе Владимира Ольховского это записано по дням:
«...В боях за овладение населенным пунктом Швахов 2 марта сержант Ольховский, командуя стрелковым взводом, показал образцы мужества и отваги, умело организовал взаимодействие приданных средств, первым со взводом ворвался в деревню, где в умелых боях уничтожил 14 немецких солдат и офицеров, чем способствовал продвижению других стрелковых подразделений.
3 марта в боях за населенный пункт Ланхенхаген первым ворвался в населенный пункт со своим взводом, забросал гранатами крупнокалиберный пулемет противника, расчет которого был полностью уничтожен.
При отражении контратаки противника 5 марта, за овладение населенным пунктом Баринг, уничтожил лично 4 фашистов. Был ранен, но, поле боя не покинул, выполняя приказ командования...»
В конце боя, чувствуя, что силы покидают его, Ольховский лег на землю, хотел отдохнуть. В небе клубился красный дым, освещенный зарницами взрывов. Ночью его нашли санитары. Ранение оказалось тяжелым. Он потерял много крови. Его отправили в госпиталь, сделали операцию, затем вторую. Молодой организм взял верх над недугами, здоровье стало улучшаться.
В начале июня в палату, где лежал Ольховский, вошел начальник госпиталя с газетой в руках.
— Всем больным лежать в положении смирно!— весело сказал полковник и зачитал Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении сержанта Ольховского орденом Славы I степени.
